Территория

Историка

• Главная >>
• Великие Империи >>
• Геокультурные образы Турка и Османской империи в России в конце XVIII- XIX вв., в свете геополитического противостоянии двух империй.

Геокультурные образы Турка и Османской империи в России в конце XVIII- XIX вв., в свете геополитического противостоянии двух империй.

Заимствованный из Европы ориенталистский дискурс об османах.

Российская и Османская империи, долго взаимодействуя на границах разных культур и цивилизаций и при этом, практически не соприкасаясь друг с другом, в XIX веке опасно сблизились и стали выступать полными антиподами друг друга, активно соперничали между собой как в геополитическом, религиозном, так и культурно-символическом пространствах.

Верхушечно-европеизированная Россия, во многом переняла от Европы негативные образы турок-османов и их империи от европейцев. Эти образы представляли собой целый комплекс таких негативных черт, как: деспотизм османских султанов, фанатизм и невежество исламской веры, варварство и жестокость турок по отношению к порабощенным христианским народам Европы и Азии- славянам, грекам, армянам и т.д. Обобщенный образ Турка, негативного Востока как «Другого» (по словам И. Ноймана), в противоположность просвещенной и гуманистической Европе, перенят был во многом русской европеизированной общественностью и властными кругами.

Парадоксально, что в XIX веке Россия сама при этом не была «своей» для Западной Европы. И если османы для Европы того времени были чуждым Востоком или «Анти-Европой», то Россия выступала в качестве «Не-Европы», или «Еще-Не-Европы». Такое отношение европейцев к России ущемляло достоинство ее аристократичной знати, мнящей себя истинными европейцами. Впрочем, это не мешало русской элите и образованной общественности про себя говорить как о «европейцах», а о турках- как о азиатских «насильниках» и «варварах».

Фактом является то, что Россия весь XVIII веке, настойчиво пыталась копировать западноевропейский образец в широком спектре областей. Но сам по себе элитарный фактор европеизации России не позволял ей стать полноценной Европой во всех областях жизнедеятельности, но главное среди всех слоев населения страны. Зато Россия, остановившаяся на полпути между Европой и Азией (И. Нойман), с упорством хорошего ученика пыталась перенимать западные представления о Востоке и сами понятия «варварство», «цивилизация» для утверждения собственной европейскости.

По мнению историка из Молдавии Виктора Таки, если образы турка как «Другого» для английских, французских или немецких авторов были способами конструирования европейской культурной идентичности, то для российской элиты этот образ был средством подчеркнуть свою принадлежность Европе, преодолеть европейские тенденции рассматривать саму Россию как азиатскую и варварскую страну.

Восточный вопрос в геополитических планах Екатерины II и Александра I.

Ориенталистский европейский дискурс о варварских и деспотичных османах, взятый напрокат у европейцев, послужил дополнительным стимулом идеализации российской восточной политики в противоборстве с османами. Во второй половине XVIII в. в российской публицистической литературе российское геополитическое наступление в Причерноморье, на Балканах и в Закавказье стало представляться как цивилизаторская миссия по освобождению христианских народов Балкан и Закавказья.

Победоносные войны с Османской империей, пробуждение национально-освободительного движения на Балканах и надежда славянских народов на освободительную миссию русской армии от турецкого ига порой порождали политический авантюризм в правящих кругах России. Так, Екатерина II составила полуфантастический «греческий проект», согласно которому предполагалось полностью изгнать турок из Европы и разделить их владения на Балканах между Россией, Австрийской империей и Венецианской республикой. Предполагалось создание «Греческой империи» со столицей в Константинополе, во главе с императором – внуком Екатерины II великим князем Константином Павловичем. Тем самым мыслилось немного-немало как новое возрождение Византийской империи, но уже под протекторатом великой России (Каррер д' Анкосс Э).

Но из-за противодействия французов, англичан и австрийцев, уже не столько опасавшихся дряхлеющей Турции, сколько быстрорастущей России, этим суперпроектам не суждено было сбыться. К тому же балканские славяне к подобным имперским проектам России были глухи, их интересовало только освобождение от турок и создание собственных государств. Тем не менее желание решить «Восточный вопрос», войти в Константинополь, стать наследниками византийских императоров и водрузить на храме Софии православный крест стало навязчивой идеей как многих российских императоров от Екатерины II до Николая II, так и просвещенной российской публики.

В итоге борьба за наследие Византийской империи и в первую очередь за Константинополь (Стамбул) столкнула две империи: великую мусульманскую (Османскую) и великую православную (Российскую). Более осторожную позицию по разделу империи Великого Турка демонстрировал царь Александр I. Он в свое время отверг предложение Наполеона по полному разделу Османской империи, предложенное императором Франции Александру в Тильзите в 1807 г. Его (Александра I) позиция по этому вопросу сводилась к следующему: Россия может претендовать на сферы влияния в таких османских территориях, как Молдавия, Валахия и Сербия, но полное изгнание турок из Европы, как и само уничтожение империи османов, будет для России более опасно, чем иметь под боком ослабленную Османскую империю (Российская дипломатия в портретах. 1992.). Не принял он позднее и план греческого дипломата на русской службе И.Каподистрии, в котором тот призывал русского царя прогнать из Европы турок, захватить Константинополь и тем самым приобрести титул освободителя Греции (Там же).

Николай I и его политика решения Восточного вопроса.

С приходом к власти более решительного в вопросах внешней политики императора Николая I (1825-1855 гг.) в правящем российском доме усиливаются соблазны захватить черноморские проливы с Константинополем. В новой победоносной войне 1828–1829 гг. русские войска уверенно маршировали к столице Османской империи. Разбитые и деморализованные турки уже не сопротивлялись. Казалось, вот и долгожданный город Царьград – мечта всех еще князей Древней Руси.

А.И.Михайловский-Данилевский, состоявший дежурным генералом при Главной квартире армии, писал: «Мысли всех обращены были на вопрос – брать ли Константинополь или нет? Завладение его не представляло затруднений, авангард левой колонны армии… находился в самом близком расстоянии от водопроводов, снабжавших Константинополь водою…».

Казалось, крушение империи османов неизбежно, но тут вмешались европейские державы – Франция и Англия. Последние угрожали ввести свой объединенный флот в черноморские проливы, если русские войска попытаются занять Стамбул. Политическое давление кроме этих держав стала оказывать и Австрийская империя, не желавшая усиления России на Балканах. Однако даже не столько осложнение с Западом и даже возможная война с ними, сколько более реалистический анализ руководства России о том, что существование Османской империи представляется для России более выгодным, чем ее разрушение, и привел в итоге к отказу брать Константинополь

.

Иметь год от года слабеющую Оттоманскую державу и постепенно «откусывать» от нее территории, оказывать на ее христианские владения свое влияние казалась намного более предпочтительным, чем воевать из-за ее территорий с европейскими державами и разными военно-феодальными государствами, которые возникнут после ее распада. Такова была логика николаевского правительства, которое, в отличие от широкой русской общественности, было очень осторожным в вопросах внешней политики и больше думало о последствиях внешнеполитических ходов, чем об их совершении.

Но тема Константинополя в условиях тяжелого политического кризиса Порты и расширения национально-освободительной войны христианских народов против иноверной власти османских султанов не только не сходили с политической повестки дня в России, а еще больше подогревались. Мятеж египетского правителя Мухаммеда Али против султана Махмуда и наступление его войск на Стамбул были выгодно использованы Россией. Когда войска султана были разбиты египтянами, а Франция и Англия отказали в военной помощи, то отчаявшийся султан Блистательной Порты был вынужден обратиться за помощью к смертельному врагу османов – России.

Османский султан, оправдываясь перед европейскими политиками, объяснял это так: когда человек тонет, хватается и за змею. Спасительная «змея» прибыла на Босфор в апреле 1833 г. в виде 20 русских кораблей и армии, высаженной на азиатском берегу Босфора в местечке Ункяр-Искелесси. Впервые после кратковременного союза с Турцией в 1798–1800 гг. Россия оказывалась спасителем Порты, а она являлась заложником своего векового врага. Египетский паша Мухаммед Али не посмел сразиться с войсками могущественной северной державы. К тому же давление Англии и Франции, оказанное на него, заставило его подчиниться османскому султану. Империя османов была спасена своим смертельным врагом, правда, за это султан подписал выгодный для Петербурга Ункяр-Искелесский союзно-оборонительный трактат между Россией и Портой.

В отдельной секретной статье этого трактата говорилось о том, что Блистательная Порта Оттоманская в случае войны России с какой-либо державой должна закрыть пролив Дарданеллы для иностранных военных кораблей (Юзефович Т.). И все же усилия дипломатии Англии и Франции помогли свести на нет этот кратковременный и противоестественный союз между двумя враждебными империями – Османской и Российской.

К тому же в Стамбуле осознавали невозможность союза с державой, неоднократно бившей османов и захватившей у них столько территорий. Россия в глазах османской элиты давно и прочно заняла место ее коварного и смертельного врага, стремящегося к гибели державы османов. Находясь в состоянии выбора стратегического союза между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией – с другой, Стамбул выбрал Лондон и Париж.

К тому же в Османской империи начинался период реформ, получивший название Танзимат-и-хайрие (благодетельные реформы). Эти реформы по замыслу такого видного реформатора, как Мустафы Решид-паши, должны были модернизировать ослабленную державу по европейскому образцу с опорой на западные страны, в первую очередь Англию (Яковлев А.И.). Неслучайно, лондонская пресса называла великого везира Решид-пашу «истинным другом Англии, паладином и защитником европейской цивилизации и гуманности» (Там же).

Лондон, который хоть и не публично, а более скрыто (что было в обычае британской дипломатии), но четко определил для себя главного врага – Россию, встал на защиту Османской империи и наряду с Парижем объявил себя защитником Порты от агрессивного северного колосса. Неудивительно, что вскоре три империи – две колониально-заморские (Англия и Франция), а одна континентальная (Порта) – плечом к плечу сражались в «Великой Восточной войне» (Крымской войне 1853–1856 гг.) против северной континентальной империи Петербурга. Материальных и людских ресурсов выстоять против многочисленных противников у самодержавно-крепостнической России хватило, а вот победить- нет.

Русское общественное мнение: за и против Константинополя.

В непрерывном натиске России на Османскую империю наслоились сразу несколько мотивов и дискурсов: православный византийский дискурс, подпитываемый православным духовенством; просвещенческо-ориенталистский дискурс о цивилизаторской миссии России по освобождении христианских народов от восточного деспотизма; панславянские мотивы освобождения братьев по вере и культуре – славян – для последующей славянской федерации под эгидой России; геополитические устремления России установить контроль над черноморскими проливами, Балканским полуостровом и Кавказом.

Вот как выразил многоплановую легитимацию войны с турками российский историк М.И.Погодин в одной из статей 1854г.: «Как русские, мы должны взять Константинополь для своей безопасности, как славяне, мы должны освободить миллионы своих старших единоплеменников, единоверцев, просветителей и благодетелей. Как европейцы, мы должны прогнать турок, как православные христиане, мы должны сохранить восточную церковь и возвратить Святой Софии ея вселенский крест». Центральной темой русских геополитических дискуссий того времени был по-прежнему Константинополь.

В русском интеллектуальном обществе развернулась настоящая полемика о будущей судьбе Константинополя, как будто он уже находился в руках России. И для многих этот вопрос, казалось, был уже решенным. Ожидание, что Стамбул (Константинополь) скоро «будет нашим», буквально витало в воздухе. И поэтому строились далеко идущие планы, как, каким образом, исходя из символических и геополитических задач России, использовать Второй Рим. В частности, Н.Данилевский предлагал после захвата Константинополя превратить его в столицу Всеславянского федеративного союза, сделать его центром Восточно-христианского союза. По его мнению, обладание Константинополем позволило бы России стать «восстановительницей Восточной Римской империи».

Несколько другой позиции придерживался почвенник и православный империалист Достоевский. По мысли Достоевского, овладение Константинополем позволило бы России решить окончательно Восточный вопрос, который он связывал с историческими судьбами православия, и в Константинополе он видел центр восточного православного мира. Именно отсюда, по мысли писателя, на больную социализмом Европу прольется «живительный ток» православного учения. «С Востока и пронесется новое слово миру навстречу грядущему социализму, которое, может, вновь спасет европейское человечество. Вот назначение Востока, вот в чем для России заключается Восточный вопрос… Но для такого назначения России нужен Константинополь, так как он центр восточного мира».

По мнению философа и культуролога Владимира Кантора, в славянофильско-православной среде русской интеллигенции образ Константинополя как, возможно, будущей православной столицы открыто противопоставлялся образу Петербурга, символизирующего чуждую для этого круга европейскую цивилизацию. Вот для чего был нужен Константинополь: он как город-мечта оживлял в памяти ушедшее в историческое небытие православное царство Московское, которое могло быть возрождено уже в новом времени, в новой имперско-славяно-православной форме, более родной, чем европейский цивилизм.

Им противостояли российские западники. В их среде все сильнее росло понимание ненужности и опасности дальнейших имперских захватов, за счет османских владений. Так В.А. Жуковский в письме великому князю Константину (1845 г.) предостерегал: «В Царьграде, который по своему чудесному положению среди двух знаменитых морей, по всем окружающим его очарованиям природы, искусства и воспоминаний исторических – имеет полное право быть столицей великой империи, православные русские цари исчезли бы для России за стенами султанского сераля, вновь обращенного во дворец византийских властителей».

Позже, в 70-е годы XIX века сходные мысли высказывал Б.Н. Чичерин, полностью одобривший приказ Александра II об отступлении от Стамбула в 1878 г. По его мнению: «Это было бы не усиление, а ослабление России. Центр тяжести переместился бы на юг, и Россия перестала быть Россией». А русский консервативный мыслитель Константин Леонтьев и вовсе предсказывал, что Стамбул – «роковой» для России город, а модная тогда идея «всеславянского» единения может стать началом разложения России и ее государственности (цит. по С.В. Орешковой). Но так думали далеко не все.

Мифологема «Москва – Третий Рим» вновь как бы оживала, будила воображение элиты Петербургской России, уязвленное холодным неприятием Европы, особенно после жестокой «порки» в Крымской войне. Но эта идея уже не могла целиком захватить умонастроение целиком европеизированной элиты, связавшей свои личные судьбы с Парижем, Лондоном, Берлином, но при этом продолжавшей праздно мечтать о «восточном Царьграде».

Лишь небольшая часть славянофилов и почвенников мечтала отойти от «петербургской истории» России. Зато константинопольская тема была весьма по душе широким народным массам. Само завоевание Константинополя, освобождение православных болгар, сербов от «мучителей-турок», как и сами русско-турецкие войны, были популярны в народе и в первую очередь, из-за религиозных соображений.

Поэтому неслучайно вплоть до 60-х – 70-х гг. XIX в. Балканский и Константинопольский вопросы стояли на первом месте в восточной политике России, сталкивая лбами две континентальные империи. Символическое значение овладения Константинополем для России трудно было переоценить, но выгоды геополитического характера не так уж были для нее очевидны. Во всяком случае, выход в Средиземное море не давал выхода России в Мировой океан. В то же время возможное российское приближение к Ближнему Востоку неизбежно привело бы Россию к ужесточению соперничества с великими европейскими державами, а значит, и способствовало бы ее еще большему имперскому «перенапряжению».

Важной составляющей российского дискурса о турках была идея их враждебности, чуждости Европе и европейскому просвещению, унаследованная российскими авторами от их европейских предшественников. Как отмечал во время русско-турецкой войны 1828–1829 гг. журнал «Телеграф»: «Просвещение, своими благотворными лучами озаряющее ныне большую часть Европы, составляет совершенную противоположность с варварским духом Оттоманского правительства». По мнению русского журнала, в отличие от европейских наций, турки представлялись как «народ, не имеющий никакого понятия о праве естественном и гражданском, – народ, в котором едва один из тысячи человек умеет писать, народ, который не обеспечил себе собственности, не установил у себя законов основного судопроизводства, не защитил себя от власти тиранов, проливающих его кровь по одной только прихоти, – народ, с фанатическим упрямством отвращающийся от света науки и не желающий внимательным оком взглянуть на распространяющуюся вокруг него образованность» (Таки В.).

Османы не остались в долгу. Россия в донесениях османских дипломатах при дворе султана рисовалась в образе жестокого и коварного врага-гяура, посягнувшего на мусульманские территории Крыма, Кавказа. Мусульманское духовенство постоянно разжигало ненависть к «урусам», призывая всех мусульман к священной борьбе с неверными – джихаду. Османская антироссийская пропаганда наряду с деятельностью турецких эмиссаров порой имела успех, подбивая северокавказских горцев и крымских татар к мятежам и восстаниям против российских властей. В период Крымской войны 1853–1855 гг. в Крыму и на Северном Кавказе при прямой поддержке турок-османов удалось спровоцировать несколько вооруженных антироссийских выступлений крымских татар и горцев Кавказа.

Российское антизападничество в свете Восточного вопроса

.

Крымская война с прямым выступлением европейских держав (Англии, Франции, Сардинское королевство) против России на стороне Османской империи привела к существенной корректировке европейской идентичности России. Неприятным откровением для просвещенной и европеизированной российской публики стало то, что Европа между чисто азиатской Турцией и европеизирующейся Россией предпочла османов. Однако на этот раз нелюбовь Европы к России была вызвана не отсутствием у последней «нужной» европейскости, а откровенным страхом перед непрерывно расширяющимся гигантом.

Распространившимся в Европе слухам о российской угрозе был дан зеленый свет сразу после наполеоновских войн. Например, «Таймс» от 16 октября 1829 года писала, что наступление России на Турцию есть свидетельство стремления России к мировому господству. Газета при этом указывала, что «Европа – уже почти наполовину русская» (Цит. по Нойману И.). Французский аббат Доминик-Жорж-Фредерик де Прадт в своих книгах и статьях призывал Европу запереть ворота от проникновения туда «деспотичной и азиатской» России: «…Европа должна сплотиться, и когда Европа запрется, она должна единодушно поставить вне закона всякое участие в ее делах любой державы, которая не имеет в Европе прямого интереса и которая имеет достаточно сил, чтобы изменить баланс в своих интересах» (Там же).

В это время Российская империя в глазах европейцев стала символизировать все вселенские пороки: чудовищную агрессию, жестокость, деспотизм и т.д. Именно под лозунгом остановить агрессию «русского медведя» и вступиться за независимость Турции, главы государств Великобритании и Франции объявили войну России в 1854 году. Это привело к переосмыслению отношений России и Европы, а славянофилы и почвенники получили еще один удобный случай заявить о несовместимости путей развития России и Европы.

В России усиливается интеллектуальное антизападничество. Теперь освобождение славян от турецкого ига в части русского общества воспринимается как объединение их с Россией для противостояния цивилизационно чуждому Западу. В результате последняя русско-турецкая война 1878–1879 гг. в еще большей степени, чем Крымская война, воспринимается в российском обществе как столкновение с Европой, несмотря на отсутствие европейской коалиции на стороне османов. В этой войне российские войска как никогда ранее вплотную приблизилась к своей заветной цели-мечте Константинополю. Вновь, как когда-то в 1829 г., встал вопрос: брать или не брать?

На чаше весов висела новая война с Великобританией, чей флот стоял в Мраморном море и угрожал русским войскам, и война с Австро-Венгрией, также претендующей на Балканы. После бурных споров со своим окружением и долгих размышлений Александр II принимает нелегкое для себя и непопулярное в армии решение отойти от заветной цели. Увы, «штурм Стамбула, переименование его в Константинополь и превращение мечети Айя-София в православный Софийский собор не состоялось» (Мединский В.Р.). В результате вопрос о Константинополе был отложен до лучших времен. Что же произошло? Только лишь угроза новой войны с европейскими державами оттолкнула Россию от решения разрубить гордиев узел – Восточный вопрос – или здесь было нежелание императорской России связывать себя узами панславистской химеры? Было то и другое.

Но было еще и третье. К этому времени у России появилась другая и очень дорогостоящая имперская «игрушка» – Средняя Азия. Туда будет вскоре направлена вся энергия нерастраченного российского империализма, жажда славы и побед для многих русских генералов и офицеров. Происходит процесс замещения геополитического направления и цивилизаторской миссии России, место Балкан и Константинополя теперь занимает центрально-азиатский регион и его народы. Но это вовсе не значит, что вопрос о «проливах» и Константинополе полностью снят с политической повестки дня. Он просто отложен, до начала роковой Первой Мировой войны.

Автор: Вячеслав Бакланов.     Дата: 2016-02-05     Просмотров: 2355    

Твитнуть

Можно также почитать из рубрики: Великие Империи

Поделись с друзьями:

Добавить комментарии: